Бонни
Бонни была возбуждена. Её снедало любопытство в смеси с покалыванием страха, она была слишком нетерпеливой, чтобы оставаться в машине, и... ну, просто возбуждённой.
Они с Еленой начали встречаться с мальчиками задолго до Мередит и Кэролайн. Бонни кокетничала с детского сада. И к тому времени, когда они достигли половой зрелости ну, в общем, это Елена – не Бонни – получила прозвище “Ледяная Принцесса”, бросая парней как раз перед тем, как они собирались предложить ей брак. (Или хотя бы вечную преданность). Бонни не была ледяной принцессой, она была головешкой.
И она столько слышала от Елены о Стефан, что казалось, это заняло годы.
И теперь Бонни собиралась испытать нечто, по словам Елены, незабываемое, и собиралась проёти через это благополучно, поскольку Стефан был безопасен. Стефан был безопасен как... как олень. Иногда он походил на оленя, пойманного в свете фар, иногда он походил на редких диких оленей, которые позволяли покормить их, потому что не знали, кто вы.
Она дождаться не могла.
Она обходила вокруг автомобиля в шестьдесят шестой раз (о, конечно они скоро закончат! Елена говорила, что нужно примерно около чайной чашки, а Мередит не станет затягивать это из  романтических побуждений-!), когда столкнулась кое с чем.
Она уставилась на свои ноги, потом посмотрела вверх. А потом ещё немного вверх. А потом подумала, закричать или нет.
“Выслеживаем Слонопотама?” С совершенно серьёзным видом спросил Дэймон. “Следующий круг будет уже семидесятым.”
Бонни не собиралась отвлекаться, особенно на Винни Пуха.
“Ты… Ты!”
“Да, это - я.”
“Ты нас бросил.”
“А по моему, скорее наоборот. Можешь назвать это взаимным роспуском нашего товарищества.”
“Не пытайся меня запутать. Ты предатель; вот ты кто. Из-за тебя та девушка мертва. И из-за тебя я чувствую себя как… как…”
“Да?” Он выглядел любопытным и удивленным.
“Вот так!” Бонни сильно наступила ему на ногу, жалея, что не обута в туфли с каблуком. Затем отступила и с разбегу пнула по его голени и добавила локтем под ребро.
Это был её метод, её способ поведения, когда она была на свидании и мальчик плохо себя вёл. Далее шел переход к сломанному носу, фингалу под глазом, и... ну, серьезной передислокации в области гениталий. Когда Бонни не хотела играть, Бонни не играла.
Однако Дэймон в отличие от большинства её противников не закричал. Он даже не моргнул. И уж конечно не заскакал вокруг с проклятьями, и не скрючился с болезненным стоном. Он просто стоял и смотрел на неё, как и раньше, с любопытством и надеждой на развлечение.
Затем он сверкнул одной из своих неподражаемых улыбок примерно на треть секунды, тут же её погасил, и спросил, “И что дальше?”
Она посмотрела на него. Мэтт сидел в автомобиле спиной к ним, слушая музыку, либо под действием чар Дэймона. Стефан и Мередит были ещё дальше, и – заняты другим.
Вампиры. Нельзя ожидать, что они будут чувствовать боль как настоящие люди. Даже её запатентованный коленкой-в-семейные-драгоценности - запатентованный из-за её силы и скорости, и секретный второй удар, который она никому не демонстрировала… вероятно, никак не подействуют.
Она снова посмотрела на Дэймона, но внезапно всё вокруг закружилось. Он подхватил её, словно она весила не больше котёнка, и снова поставил на ноги, спиной к Мэтту и лицом к дому. Она почувствовала приступ паники. Когда она оглянулась на Дэймона, её бравада подверглась серьезному испытанию. Она задумалась, насколько удачно, хотя и маловероятно было бы, если бы Стефан и Мередит вышли из подъезда прямо сейчас. Она моргнула и обнаружила в своих глазах слезы.
“Я …  я тебя заколдую,” пискнула она.
“И как же ты меня заколдуешь?” Он коснулся её челюсти в месте, где её оцарапала выступающая ветка. “У тебя кровь идёт.”
Бонни почувствовала, как её сердце пустилось вскачь. “Это пустяк.”
“Об этом нужно позаботиться.”
“Не твоим способом" возразила Бонни, и услышала самую странную вещь - своего рода слабое эхо её голоса, повторившее, Не твоим способом.
В любом случае, Дэймон оглянулся. “Так наш герой наконец-то признал, что он точно такой же хищник, как и остальные,” сказал он, следя за окном комнаты Стефана, из которой наверняка, в любую минуту, Стефан и Мередит начнут спускаться вниз.
“Я не понимаю, что ты имеешь в виду.”
“Да так, ничего. За исключением того, что Стефан не смог сдержать свою клятву, не так ли? Он знает, что ему нужна человеческая кровь.”
“Мы заставили его сделать это,” отчаянно возразила Бонни. “Мэтт и Мередит, и, да, даже Елена сказала, что он должен. И я тоже.”
В глазах Дэймона что-то вспыхнуло. “Так голубки до сих пор воркуют?”
“Елена говорила с ним и приказала ему сделать это,” сказала Бонни, чтобы потянуть время.
И снова, чувство стремительного движения в воздухе, он поднял её вверх как куклу, на сей раз прижав к стволу дерева. Её руки и ноги стали слишком тяжёлыми, чтобы попробовать любой приём самообороны из её репертуара. И разумеется, никаких шансов на крик.
Лицо Дэймона было совсем рядом с ней. Всплыло воспоминание о том как юная Бонни думала, как это романтично быть убитой кем-то настолько красивым. Она была маленькой идиоткой, вот кто она была. Боже, если бы она могла вправить себе тогдашней мозги...
“Так ты заставила Стефана взять твою кровь,” сказал он, “но я - всё ещё просто несчастный странник, вынужденный преследовать тебя ради собственной выгоды.”
“Я ещё не сделала этого,” сказала Бонни, понимая, что походит на сердитого котенка со вздыбленной шёрсткой. Но затем она подумала о чём-то ещё.
“Елена наблюдает за тобой,” сказала она, объединяя уверенность в правдивости этого с предположением по следующему вопросу. “Елена хочет знать, что ты собираешься делать сегодня вечером. Ты сказал что следил за нами ради собственной выгоды. Ты собираешься помочь нам? Помочь ему? Или просто смотреть?”
“Я ещё не решил,” ответил Дэймон, и Бонни, посмотрев в его глаза цвета чёрного обсидиана, почувствовала, что это просто правда и ничего с ней не поделаешь.
И, хотя слезы потоком лились из её глаз и стекали по щекам, она не отвела взгляд. Она не доставит ему удовольствие наблюдать за тем, как она сдалась и прошептала, “Но мы умрём без тебя...”
“Со мной вы тоже умрёте." Он подхватил на лету. “Ты должна понять. То, с чем вы схватились, непобедимо. Это - истина, возможно не в односложных словах, но настолько простая, насколько я могу выразить, не прибегая к избиению младенцев. Ты понимаешь?”
Бонни было не до того, чтобы беспокоиться о личном. “Это - город, за который я волнуюсь. Феллс Чёрч -”
“Возвышение королевств и падение королевств. Когда повидаешь их столько, сколько я, всё это станет безразлично. Это несчастное место – всего лишь точка на карте.”
Бонни сердито посмотрела на него, но он уже надел свое мягкое лицо и мурлыкающий, убеждающий голос.
“Если у тебя есть кровь для моего младшего брата, то найдётся кровь и для меня,” сказал он, смотря на неё щенячьими глазками.
“Мне много не нужно, ты знаешь. И это могло бы убедить меня...”
Для подобной сделки было название, или по крайней мере его ближайший человеческий эквивалент, но Бонни было плевать. Несмотря на вспышкой пронзившее её разум, Нет!, она посмотрела на Дэймона такими же круглыми и невинными как и у него васильковыми глазами. “Правда? Это могло бы убедить тебя остаться и сражаться на нашей стороне?”
“Это определённо дало бы мне стимул, хотя я и думаю, что у нас нет шансов.”
“И ты действительно останешься? Ты не нарушишь слово?”
“Маленькая человечка, я никогда не нарушал своих обещаний.”
Бонни не стала ломать над этим голову. Она посмотрела в глаза Дэймона – бесконечную тьму, без единого лучика света - и твёрдо сказала себе, что не имеет права на слабость. Дэймон сильно отличается от Стефана, но какое это имеет значение?
“Тогда сделай это,” торопливо сказала она. “Только быстро, и где-нибудь, где Стефан не увидит. Сзади моей шеи, например?”
Дэймон уставился на неё. “Ты…”
“Я сделаю что угодно, чтобы помочь Феллс Чёрч. Люди здесь это моя семья. Я выросла с ними. И кажется это единственный способ, которым я могу попытаться помочь им.”
Дэймон поднял её на руки и развернул спиной к себе. Но он сделал это медленно, двигаясь словно сквозь патоку.
“Ты уверена?” Он словно не мог поверить, что после всех лет обхаживания Елены и её друзей, после череды ухаживаний и запугиваний, он действительно выиграл.
"Да," сказала Бонни. “Только быстро. Пожалуйста.” Теперь Бонни боялась, что Стефан и Мередит закончат слишком скоро. Дэймон оттащил их в приватный уголок, что возможно могло бы послужить оправданием - но всё равно это будет выглядеть плохо. Мальчики всё так усложняют.
“Хорошо. Я сделаю это быстро,” ошеломленно сказал Дэймон. А потом: “Сначала будет просто укол.”
“Я знаю, знаю.” Бонни чувствовала дыхание Дэймона позади своей шеи. Он приподнял ей волосы, обнажая шею в темноте. Она задрожала, но не от холода. Затем она почувствовала прикосновение его губ к своему позвоночнику, холоднее, чем она себе представляла. Он слегка поцеловал её, и по ней прокатилась чувственная волна.
Дэймон, отпусти эту девушку прямо сейчас!
Голос раздался сверху как все голоса из рая. Он был потусторонним и серебристым как далекие колокольчики. Но его приказ был ненужным. Дэймон уже бросил Бонни и поймал её в падении, на сей раз лицом к себе.
Елена не хотела этого.
Бонни... иди... в дом... Дэймон... стыдись!
Елена исчезла, но смысл её слов был ясен. Дэймон однако не выглядел ни чуточки пристыженно.
“Ты ещё ребенок, детка,” сказал он Бонни, и слегка щелкнул её пальцем по носу самым оскорбительным способом. "Фактически", продолжил он, “я уже передумал прежде, чем она заговорила... Ты ещё не готова. Кровь всегда говорит, и уверяю тебя, ты не готова. Пока что…” Он наклонился и изящным кошачьим движением облизал крошечную ранку на подбородке Бонни.
Она почувствовала шелковистость его языка, ничуть не похожую на шершавость языка кошки, оставляющую позади себя прохладу, сменяющуюся теплом.
Бонни лихорадочно нащупывала какой-нибудь ответ. Он должен быть хорош, так как её только что отвергли. Но пока она возилась с подбором достаточно гадких слов, Дэймон моргнул и сказал, “Не разрывай себе вены, пытаясь разозлить меня слишком сильно. В конце концов, однажды ты будешь готова. А у меня хорошая память.” А затем, пока Бонни всё ещё подыскивала подходящий ответ, он шагнул назад и исчез, сливаясь с темнотой.

Стефан
“Бонни? Бонни!”
Она появилась почти сразу, на собственных ногах, и выглядя совершенно неповреждённой. Ну, возможно не полностью. Она плакала.
“Где он?” Стефан поймал ее плечи и почти встряхнул. “Дэймон!”
“Он появился, издал несколько страшных звуков и ушёл. Голос Елены прогнал его отсюда.”
“Я тебе не верю. Ты плакала.”
“О, ну - ты знаешь Дэймона. Ему всегда удается сказать как раз то, что ранит сильнее всего.”
Стефан заскрежетал зубами. “Почему я позволил ему приехать сюда? Я должен был оставить его на другом берегу Атлантики…”
“Это всё в прошлом,” раздался голос Мередит позади Стефана, и услышав его Бонни получила шок. Голос Мередит был... другим. Аура Мередит, когда она оказалась в поле зрения Бонни, тоже была другой.
Он не – он не мог сделать её вампиром так быстро, подумала Бонни, ведь не мог же? Но дело было не в этом. Аура Мередит не была похожа на ауру Стефана, или Дэймона, она всё ещё оставалась человеческой. Но она в корне изменилась. Мередит стала ещё более холодной, более рациональной, более отстранённой, чем когда-либо прежде.
Она пережила потрясение, поняла Бонни. И продолжала думать об этом.
Бонни хотела подбежать к ней и обнять и обнимать пока её тепло не пробьётся сквозь тонкий слой льда, который словно покрыл тело Мередит. Это Стефан сделал с неё такое? Аура Стефана была печальной, конечно, но Мередит не сердилась на него. Что между ними произошло?
“Следующая смена,” сказала она, высоким лёгким голосом человека, пытающегося всех отвлечь.
Она положила руку Стефана поверх своей и направилась к свету двери, почти таща его за собой. Она не могла перестать быть игривой и претенциозной, но взамен позволила своей индивидуальности проявиться в полную силу.
Её анатомия только помогла: крошечный рост, копна медно-рыжих волос, не говоря уж о лице в форме сердечка с тонкими чертами и огромными васильковыми глазами.
И она выглядела моложе остальных - или могла казаться моложе. Когда она прикрывала свою цветущую молодую женственность растянутыми свитерами, и тараторила высоким голосом, никогда не подвергая цензуре то, что приходило ей в голову, люди забывали сколько ей на самом деле лет и испытывали желание растрепать её кудряшки со словами что она очаровательна или восхитительна – абсолютно забывая, что ей уже исполнилось восемнадцать.
Но под этим была другая Бонни, и глубже ещё одна Бонни, которой нравились быстрые автомобили и быстрые мальчики, и именно её легче всего узнали бы её друзья. Именно эта самая глубокая Бонни завидовала Елене и Стефану, не их сказочным отношениям, а постоянству, которую она ощущала в них. Бонни в глубине души была женщиной, долгое время остававшейся в одиночестве.
И Дэймон только что бросил вызов женственности Бонни. Она чувствовала боль и горящий внутри жаркий гнев, пока они со Стефаном поднимались по лестнице, держась за руки. Елена? позвала она. Она неистово вычисляла, может ли план, только что пришедший ей на ум, кому-нибудь повредить.
Елена?
Молчание.
Ты слышишь меня?
Молчание.
Елена, я хочу попробовать со Стефаном План Б, но не знаю, будешь ли ты злиться. Я забуду об этом прямо сейчас, если ты разозлишься.
Ничего. Бонни попыталась оформить свои мысли в других цветах и форме, “сменить канал.” Иногда это срабатывало.
Елена, если я не получу от тебя сообщения, я собираюсь это попробовать. По моему, это никому не повредит, а Стефану может даже быть полезным.
Никаких "признаков" Елены.
Сердце Бонни внезапно упало. Ты оставляешь это на моё усмотрение? Это было бы как между тобой и Мередит. Ты сказала бы, что это поможет мне повзрослеть и понять чего я хочу.
Молчание. Никого кроме её со Стефаном – наедине двоём, как они говорили.
Ну, хорошо. Я принимаю ответственность. Это – моё решение и только моё. Поскольку это часть того, чтобы быть женщиной.
Стефан наблюдал за ней. Он казался поражен её рвением, но вероятно отнёс это на желание поскорее закончить.
Но теперь, с дверью закрытой и запертой позади него дверью, он наблюдал за нею отчетливо взволнованными глазами. Когда она обошла комнату и села на поношенную скрипучую старую кушетку, его аура горела жёлтым цветом озадаченности. Она задумалась, не изобразить ли нервозность, но затем решила этого не делать. Она подняла на него взгляд всё ещё влажных широко распахнутых васильковых глаз.
Планом Б девушки иначе назвали план Блицкрига.
“Я раньше запутала завязки своей ветровки, и теперь не могу развязать их,” пожаловалась она.
И это - абсолютная правда! Подумала она. Ну, если не спрашивать когда в точности было это "раньше".
Он распутал завязки, разумеется стоя близко к ней. Все мальчики были высокими по сравнению с Бонни, но Стефан был как раз достаточно высоким, чтобы опереться головой на его плечо, а затем прямо, ненавязчиво или как-нибудь гибко – словно ниндзя или пантера или что-то подобное - приготовиться переместиться в любом направлении. И он чудесно пахнул. Это была одна из самых важных вещей самой глубокой Бонни: запах. И ещё его голос. Стефан был добродетельным рыцарем, преданным памяти своей Елены - но он также имел голос, способный расплавить масло прямо в холодильнике.
Да, здесь у нас проблем нет. Меня влечет к нему. Но – могу ли я привлечь его?
Бонни выскользнула из своей ветровки, а затем, наблюдая за Стефаном из-под ресниц, расстегнула пуговицу на своем нефритовом свитере, и начала стягивать его через голову.
Стефан – как и ожидалось - издал невнятный протестующий звук. Это было одним из её преимуществ. Она была болтушкой. Она могла заговорить заднюю ногу слона если дать ей шанс, а Стефан был вежливым слушателем, не любящим перебивать.
“Всё в порядке, глупыш, у меня под ним есть ещё одежда,” сказала она и закончила снимание свитера.
Технически это было правдой. У нее был топик под свитером. Очень симпатичный, цвета сливок, с ленточками и шнуровкой на лифчике. Она обычно носила его под свитером, когда погода могла внезапно измениться, чтобы она могла переодеться в более легкую одежду.
Она надеялась, что Стефан не настолько хорошо разбирается в современном женском нижнем белье чтобы понять, что это не совсем то, что носят прилюдно.
Особенно, когда единственной вещью под топиком была сама Бонни.
Кажется, Елена пренебрегла этой областью его образования. Бонни мысленно вытерла пот со лба.
“Милая кофточка,” сказал Стефан. “Но вечера здесь холодные…”
“Это не займёт много времени. И мы не дадим друг другу замёрзнуть,” сказала Бонни. О, Боже, она только что сказала это вслух? Судя по выражению лица Стефан, да.
“Бонни - это не…”
У него не было никаких шансов против губ, поцеловавших Камень Красноречия.
“Я знаю, что это не,” сказала она. “Но прежде, чем мы… прежде, чем ты возьмёшь мою кровь” - хорошо для начала, напомним ему о его долге - “подумала, что мы могли бы просто посидеть рядом пару минут. Чтобы я могла привыкнуть к тебе. Это - проблема с Дэймоном. Он просто нарисовывается ниоткуда и хватает без спросу, кого хочет и когда хочет.”
Вот именно! мысленно поздравила она себя. Он на грани поражения. Продолжай его дожимать!
Последнее чего хотел Стефан, это быть похожим на Дэймона.
“Конечно,” сказал он, выключив слишком яркую лампу, и сев около нее.
Вспоминать о донжуанских манёврах Дэймона, приводящего новую девушку каждый ночь; сидеть рядом с ней на мягкой продавленной кушетка; смотреть в глубину её глаз; говорить об этом бархатным голосом, всё это скользнуло прямо в его разум. Он был с Бонни, малышкой Бонни, и он обеспечит ей комфорт прежде чем она сделает ему самый большой подарок, который человек может сделать вампиру.
Бонни подняла на него глаза – не фиалковые, как у Елены, но своего собственного изумительного цвета. Чистые, невинные глаза. Она пододвинулась немного ближе, всё ещё не отводя взгляд. Кажется, она нашла что-то очаровательное в его лице.
“Стефан?” мягко сказала она. “В то время как мы - в то время как ты – ну знаешь - мы сможем общаться мысленно, верно?”
“Придётся. Но я пойму если ты не захочешь, чтобы я читал твои мысли.”
“Но я хочу этого - по одной особенной причине.”
У неё были какие-то духи - или возможно просто аромат её кожи. И какой кожи! Ещё более прозрачной, чем у Елены, ещё менее загорелой. Стефан мог бы всю ночь рассматривать оттенки синего цвета вен, пульсирующих под этой кожей. Особенно его загипнотизировали вены на её горле; но и вид голубых линий, пульсирующих на её висках в ритме сердца, поразило его до глубины души. Он знал, что никогда не забудет это мгновение, эту крайнюю уязвимость и крайнее доверие,  оказанное ему.
“Будучи телепатом - ну, в общем, все мои восемнадцать лет,” сказала Бонни (и записала очко себе на счёт за то, как аккуратно и незабываемо упомянула про свой возраст), “я узнала пару вещей. В особенности - что я очень хороша в визуализации. Я подумала, что, пока мы будем соединены, разделяя кровь, я могла бы представлять себе Елену, то что мы делали вместе, то что было прежде, чем ты появился.”
Он не ответил. Бонни почувствовала как её сердце буквально рухнуло в пятки. Пульс внезапно подскочил. Что если у него уже было всё, в чём он нуждался насчет Елены? Что если старые воспоминания только причинят ему боль?
Но затем она посмотрела на его лицо. Он пристально глядел на неё, как будто собираясь встать перед ней на колени. Он прижал пальцы к губам, и она со стремительно нахлынувшими к глазам слезами поняла, что это должно было помешать его верхней губе задрожать.
Он наверное не хочет, чтобы я смотрела на его лицо сейчас, подумала Бонни. Вместо этого она уставилась на свои колени, обронив четыре или пять слезинок на свои джинсы. Она всхлипнула.
И почувствовала боль, сокрушительную боль в обоих руках, которые сжал Стефан. “Ты сделаешь это для меня? Ты позволишь мне читать свою память – может быть, даже заглянуть немного глубже и смотреть воспоминания как кинофильм? Я клянусь, что не буду читать твои мысли. Я буду только смотреть на Елену твоими глазами. Она – единственное, что мне…" Стефан осёкся и сказал что-то по-итальянски.
“Прости?”
“Я сказал... Я был прахом. Я не могу перевести точнее. Бонни, пожалуйста, скажи мне, что ты понимаешь, что я имею в виду. Скажи мне, что всё в порядке.”
“Всё в порядке – по-моему,” медленно произнесла Бонни.
Стефан уставился на неё, очевидно отчаянно желая всё исправить, но не зная как начать.
“Я хотела бы,” сказала Бонни, поддерживая его, “думать, что ты что-нибудь чувствуешь и ко мне. Не только как к подруге Елены. Как к Бонни, как ко мне самой.”
Ни у кого не возникло бы сомнений в пыле Стефана. “Ты мне действительно небезразлична.” Его голос глухо звучал над её макушкой. “Ты - одна из немногих, самых дорогих друзей, что у меня были, и я люблю тебя.”
“Неправда.”
“Нет, правда.”
“Ты делаешь мне больно.”
“О, Боже, мне так жаль.” Здесь она рисковала: он мог попытаться прогнать боль, или даже убежать в поисках какого-нибудь самодельного лекарства. Но вместо этого он взял её на руки, как по сценарию, а Бонни доделала остальное, переместившись так, чтобы оказаться сидящей на его коленях.

Стефан
Она была такой милой, эта маленькая девушка, которую он мог поднять одной рукой. И такой доброй.
И такой ведьмой.
Он знал, что Мередит не говорила Бонни, чего он хочет. Дэймон не мог - даже если бы Дэймон каким-нибудь образом про это узнал, последнее, чего он желал бы Стефану, это помочь ему обрести ещё более близкие воспоминания о Елене.
Оставалась Елена, и Бонни скажет ему, что это была идея Елены. Черт возьми, то что Бонни знала об этом, было идеей Елены. В сердце Бонни было ядро яркого тепла, сжигающего любую чёрную ложь.
Возможно, именно этот огонь делал её настолько тёплой. На ней было меньше одежды, чем на нём, но она излучала жар как довольная мурлыкающая кошка. Последняя мысль заставила Стефана замереть. Казалось неправильным что он одет в футболку, а на ней только кофточка.
Он испугался, когда она сняла свой свитер. Но в следующий момент он понял, что это жест доверия и дружбы. Девочки постоянно носят такое на улице, разумеется, это не может быть неподходящим здесь.
Он так и не смог понять, было ли его следующее движение благородным жестом викторианского хозяина, откладывающего нож и вилку, если дикий гость начинал есть руками, или же в  этом было гораздо больше от человеческих потребностей. Он немного отодвинулся и снял футболку.
Бонни посмотрела на него влажными вопросительными глазами. Он слегка улыбнулся и сказал, “Кажется, по сравнению с тобой я слишком одет. Я могу снять и нижнюю майку, если хочешь - но я обещаю тебе, во имя всего, что мне дорого – больше ничего не будет снято.”
Она кивнула и закрыла глаза, положив голову ему на плечо. Затем потянулась и слегка растрепала его волосы. “Я всегда хотела сделать это, с первой нашей встречи,” сказала она. “И ещё это.” Она выпрямилась на его коленях и мягко и нежно поцеловала его в губы.
Это застало его врасплох. Она покраснела, кровь засияла под её кожей, излучая жар, просачивающийся к нему от неё.
Когда она закрыла глаза и наклонила голову назад, он не нуждался в дополнительном приглашении. Он обнаружил что этот милый котенок - также очень хорошо целующаяся молодая женщина.
Минуты текли и плыли. А затем Бонни сказала, коротко переведя дыхание, “Сделай это сейчас. Не спрашивай, уверена ли я. Прямо здесь, и сейчас.”
А затем было долгое время чистого экстаза. Кровь Бонни была сладкой как земляника с мёдом, и она не боялась, не контролировала себя, и совершенно не сдерживалась. Она давала кровь, в которой он нуждался без смущения, сомнения или гнева. Она даже помнила - как она могла помнить что-нибудь? – что надо думать о Елене, о поездке верхом, о вечеринке по случаю дня рождения, о грациозном восхождении до титула Королевы Бала и о других школьных делах. Более того, она дала ему ключ, умственную комбинацию, к её основным воспоминаниям о Елене. Теперь, всякий раз, когда они создавали связь, она могла войти в транс, и он мог сколько угодно рассматривать её воспоминания о Елене.
Это было почти слишком много. Это было слишком много. Это соблазняло его задержаться подольше, позволить клубнично-медовому ликёру литься, пьянить, скользить по его горлу.
“Сстефан?”
Дорогая. Дорогая Бонни,
он подбирал слова, чтобы показать ей свои чувства.
Стефан дорогой.
...
Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя? Бонни, сегодня вечером.я пойду на смерть счастливым. Я никогда не смогу отплатить тебе тем же, но уверяю тебя, ты ангел.
Значит, я сделала тебя счастливым.
Ты ещё сомневаешься? Это лучшее, что могут разделить двое... ну, я не буду говорить любовников, потому что мы не любовники в обычном смысле. Но это - то, чем это может быть, когда нет никакого страха, только любовь.
И ты не думаешь, что я просто маленькая девочка?
Если бы я так думал, ты бы никогда не сняла свой свитер. Ты - женщина, даже если ты - всё ещё девочка. Некоторые девочки такие. И некоторые женщины до пятидесяти лет - все еще девчонки.
Она вздохнула и отстранилась. “Я рада,” прошептала она. “И убедись, что Дэймон тоже это понимает.”
Что Дэймон должен понять.. – начал было он, и вдруг ощутил кое-что более срочное. Он чувствовал себя замечательно, да, но когда он подсчитал, сколько её крови выпил, он почти запаниковал.
“Бонни?”
Стефан, давай пока помолчим.
Бонни, мой тициановолосый ангел, мы должны. Я сделал кое-что ужасное. Я взял слишком много твоей крови. Тебе может стать очень плохо, и есть только одна вещь, которую я могу сделать, чтобы помочь тебе - если ты сочтёшь это помощью.
Вялый отклик.
Он потряс её. Бонни, драгоценная Бонни, не спи!
Стефан поцеловал ее в губы, сильно, в надежде что негодование или какая-нибудь другая эмоция разбудят её. Но губы Бонни были мягкими и теплыми - и разошлись - под его губами.
О, нет - не сейчас. Он должен разбудить её…
А может и нет.
Возможно будет легче, пока она всё ещё дремлет.
Стефан использовал самый быстрый способ вскрыть одну из своих вен, проведя острым как сталь клыком по предплечью.
Кровь закапала с его запястья, и он поднёс его к губам всё ещё закрывшей глаза Бонни. Бонни глотнула, а затем подняла руки как ребенок, и взяла его руку самостоятельно, и стала пить  единственное средство, которое Стефан знал от того, что он сделал, кроме полного переливания в человеческой больнице.
Бонни жадно глотала. Стефан пытаясь подсчитать, в каком количестве она нуждается, понял что возможно он запаниковал преждевременно. Он взял не настолько много, чтобы действительно поставить её в опасность. И Бонни не нужно так много.
Её синие глаза приоткрылись, затем широко распахнулись. В них было удивление, но – слава всем богам – никакого отвращения. Ещё через мгновение он начал мягко отнимать у неё своё запястье. Елена описала ему однажды, что делает с людьми кровь вампира после того, как они преодолеют первое предубеждение, и он понимал, почему потребовалась борьба, чтобы отобрать руку у Бонни. Но она не могла состязаться с его силой. Он усилием воли остановил кровотечение и повернулся к ней.
Бонни? Прости, что это понадобилось. Я взял слишком много - я так думал. Я был практически уверен. Я просто немного запутался…
Не беспокойся об этом, просто ответила Бонни, и он с изумлением услышал триумф в её голосе. Если и так, ну, в общем, то я выиграла.
Ты выиграла? Выиграла во что?
В споре сама с собой. Санкционированным Еленой - кажется. Я поспорила, что смогу заставить тебя забыть – только на эту ночь. Потому что эта ночь может быть последней. Дэймон сказал мне, что я всего лишь ребенок…
“И тогда вы с Дэймоном поспорили на меня?”
Нет! Дорогой Стефан, нет, нет, нет, никогда! Я же сказала, что поспорила сама с собой. Я держала пари, что буду женщиной, и что ты будешь смотреть на меня как на женщину. Пожалуйста, не сердись.
Я не знаю, сердиться мне, или... о, Бонни, что ты подарила мне! Эти воспоминания...
А ты дал мне знание, что я не ребенок. Плюс весь тот фейерверк,  о котором рассказывала Елена. Она сказала, что никто бы не боялся, если бы разделял кровь с вампиром раньше. Она говорила правду. Так что, если я действительно заставила тебя взять слишком много, я выиграла, и если ты этого не сделал... ну, я всё равно выиграла. Бонни обняла себя в чистом экстазе.
“Но откуда ты узнала? Что делают вампиры, когда ошибаются в расчётах?”
От шока? Девушки болтают. Возможно, больше чем парни. Я не знаю.
Я тоже не знаю. Ты шокирована?
Это неожиданный опыт, проснуться от того, что пьешь кровь. Но я была наполовину подготовлена к этому. А сейчас я  чувствую себя готовой потягаться со слоном.
Он не мог не улыбнуться. Она была удивительной, но сообщить ей об этом здесь и сейчас было бы плохой идеей.

Мэтт
Мэтт должен был сам найти дорогу до комнаты Стефана. В комнате царил полумрак, в котором едва можно было различить силуэт Стефана в окне. Он, кажется, смотрел в пыльное окно.
Напоминание, что Стефан отлично видит в темноте, по меньшей мере дезориентировало.
Когда Стефан заговорил, ситуация стала ещё более дезориентирующей.
"Аве, Мэтт! Morituri te salutant," жизнерадостно воскликнул Стефан.
"Э?"
"Эт'штка. Шутка," сказал Стефан, излагая более тщательно. "Латынь. Аве, Мэтт. Идущие на смерть приветствуют тебя. Салют!"
Мэтт молча посмотрел на него.
"Мер'дит считает это забавным."
"Мередит знает латынь?"
"Ага. Мер'дит " - Стефан воздел палец. Было трудно понять, означает ли это "не перебивай", или "позволь мне сказать тебе несколько вещей, начиная с..." и Мэтт не думал, что он сможет стоять спокойно во время долгой речи. Его сердце уже колотилось. Проклятье. Стефан, возможно, мог это слышать. Возможно? На что вампир мог быть более настроен, чем на звук мускула, гоняющего кровь его добычи?
Он знает, что мой рот пересох? И мне хочется сбежать? Возможно, с горечью подумал Мэтт. У них такие чувства, что люди по сравнению с ними похожи на тех червяков, способных только отличать свет от темноты. Знает ли он, что это заставляет людей желать сделать с вампиром?
Почти в шоке, он подумал, как давно я хотел дать ему по морде? Всего раз. Всего раз увидеть кулак и вампира, шлёпающегося на задницу. Из-за обычного человека. Не меня. Любого обычного человека.
Но Мэтт ощутил покалывание в собственном сильно сжатом кулаке.
Стефан некоторое время продолжал говорить, и мозг Мэтта помог ему подхватить эхо того, что он пропустил.
"Мер'дит знает много всего. Очень умная. Блестящая. Ха. Это - тоже шутка. Ввидишь? Потому что она тёмненькая. Ты понимаешь? Ты не хочешь понимать. Она тёмненькая, 'но миловидная'. У людей так много предубеждений" - снова преувеличенное шипение. "Если вернуться в... не так давно, знаешь... твоя главная красотка должна была быть честной. Блондинка. Все Ваши лингва-линги-лингвистические штучки похожи на…"
Кулак Мэтта разжался. В его мозгу прояснилось.
"Ты пьян!"
"Ккнешно нет." Силуэт выпрямился и слегка выпятил подбородок.
Стефан говорил с преувеличенным достоинством, точно действительно вдрызг пьяный. "Вампиррры не напиваются. Это просто следствие сми-сма-сме-" он задрожал от беззвучного смеха.
Изумление и гнев дали Мэтту все оправдания, в которых он нуждался, чтобы сделать то, что он уже сделал. Он схватил Стефана за руки и потряс его, а потом впечатал в стену.
"Что с тобой? Ты с ума сошёл? Ты ведь должен быть сражаться за свою жизнь."
"Прекрати."
"Да как ты мог?"
"Прекрати."
"Какого…"
"Мэтт. Прекрати это."
Было что-то в его голосе, говорящее непосредственно со спинным костным мозгом человека, как падающая сверху тёмная тень, заставляющая цыплёнка застыть на месте.
Мэтт смущённо посмотрел на собственные руки. Он держал Стефана за рубашку и поднятую руку и бил им по стене. Его правая рука держала бицепс Стефана. Она фактически полностью обхватывала его. Мускулы вампира были плоскими, небольшими и мягкими. Иногда это давало иллюзию почти деликатности, но теперь, когда Стефан решил больше не быть стукнутым о стену, он превратился в мраморную статую, и Мэтт знал, что человеку должно невероятно повезти, чтобы сдвинуть его с места.
Он заставил свои кулаки разжаться и опустил руки. Его мозг пробовал осмыслить слишком многое одновременно, но на первом плане был стыд, заставивший загореться его лицо. Это была паника, подумал он. Я только что напал на вампира, потому что испугался. И в то время пока одна часть его разума говорила, "На вампира? На твоего друга," большая его часть спрашивала, "Я теперь покойник?"
"Это психологическая реакция." Стефан прилагал усилия, но всё ещё говорил не совсем правильно. "Она возникает непосредственно после кормления, и уходит, когда энергия усваивается."
Мэтт уставился на пол. Его глаза немного приспособились.
"Это случается чаще, когда смешивается кровь нескольких доноров. У каждого человека свой вид жизненной энергии. Иногда вампиры специально делают это, чтобы опьянеть."
"Да? О. Как люди с алкоголем."
"Да."
Он пытается не смутить меня. Мэтт сжал зубы. Он всё ещё не мог оторвать взгляд от пола.
"Но я вероятно должен был предупредить тебя об этом. Я не подумал. И ... прошло много времени с тех пор..."
Мэтт поднял взгляд и снова его опустил. Много времени – другими словами, с тех пор, как умерла Елена. Стефан теперь выглядел нормальным. Нормальным для Стефана, так или иначе, особенно в последние дни, когда каждая фраза отзывалась эхом, словно прибывала с расстояния нескольких миль, откуда-то, где Стефан был заточён в белой комнате наедине со своими воспоминаниями.
И он практически хихикал. Сколько раз я слышал его смех? За всю мою жизнь?
"Мэтт." Теперь Стефан выглядел просто устало. "Я уже говорил тебе. Это плохая идея."
"Я помню." Мэтт предпринимал усилие. "Да? Это не только твоя битва, знаешь ли. Это общее дело."
"Я понимаю это." Надрыв в голосе Стефана давал немного надежды. "Я нарушил... клятву, знаешь ли, вообще не пить человеческую кровь. Это была не моя идея. И обе девушки были такими сильными."
Голова Мэтта вздернулась. "Что?"
"У Мередит сильная личность, очень сильная жизненная энергия. И экстрасенсорные способности Бонни дают ей…"
"Нет. Это я понял. К чему ты клонишь?"
"Я говорю, что этого достаточно. Как ты напомнил, я уже... в состоянии аффекта."
"Хочешь, чтобы я отвалил?"
"Не пытайся разозлить меня, Мэтт. Я устал."
"Это доказывает, что ты не достаточно силён…"
"Я устал от контакта с человеческими эмоциями," нервно сказал Стефан. "У меня достаточно своих собственных, чтобы разбираться ещё и с чужими, особенно здесь. В этом городе. С её друзьями." Он отвернулся, прислонившись к стене и добавил почти неслышно. "Я устал что люди гадают, не перегрызу ли я им глотку."
Её друзья. Люди. Никакого упоминание о том, что друзья Елены когда-то были и его друзьями, что они с Мэттом были друзьями. Словно он просил Мэтта всего лишь об услуге, незначительном одолжении вроде "Вы не могли бы передать мне этот цветок?" Мэтт рисковал своей жизнью, чтобы помочь Стефану, когда все остальные считали его чудовищем.
И Стефан всё ещё пытался быть добрым. Мэтт чувствовал это. Способом, каким люди желают добра ребенку.
"Я не знал," продолжал Стефан, еще невнятнее, "насколько ты меня ненавидишь."
Чёрт, чёрт, чёрт. "Так ты теперь мысли читаешь?"
"Это - то, что даёт человеческая кровь - но, на самом деле нет. Я прочёл это по языку твоего тела, прежде чем ты меня ударил."
Я тебя ударил? Мэтт с силой зажмурился. Это не дало никакого прока. Он чувствовал влагу на веках. "Прости."
Тишина.
"Прости меня, хорошо? Я испугался. Ты должен понимать 'испуг.'" Прежде чем потеряешь всё.
Стефан развернулся со звуком переведённого дыхания. Прошла пара мгновений, пока он думал - или слушал. "Я всё ещё понимаю это, Мэтт. Я всё ещё помню всё, что здесь произошло. Спасибо."
Мэтт отвернулся, чтобы сердито вытереть глаза – хотя, вероятно, мог бы и не отворачиваться. "Вы, люди, не понимаете, как чувствуют себя все вокруг? Есть что-нибудь, на что вы не способны? Что-нибудь, чем мы лучше вас?"
"Мы не люди."
Мэтт открыл рот, и снова закрыл. Только что мы все были готовы к борьбе с монстром, убивающим девушек, с которыми я ходил в школу. Могу ли позволить себе всё испортить? Он устало потянул свою футболку. "Мы можем просто... покончить с этим?"
"Я же сказал, мне уже достаточно."
"Если ты думаешь, что я собираюсь позволить Бонни сделать кое-что, а сам не стану... подумай снова."
"Бонни не боялась." И прежде Мэтт смог сбросить оцепенение, чтобы действительно ударить его, Стефан добавил, "И меня не настолько сильно волнует, что Бонни думает обо мне. Бонни была подругой Елены."
"Просто выпей мою кровь, хорошо?"
"Я не хочу причинить тебе боль."
"Проклятье!" Мэтт махнул рукой, не зная что ещё сказать. Он знал, что Стефан знает, сколько раз он был ранен; это было частью игры. "Я рассказывал тебе, что когда мне было пять лет я сломал руку и никто не знал об этом почти целую неделю, потому что…"
"Ты действительно не понимаешь, не так ли? По крайней мере, не сознательно. Когда человек, у которого пьёшь кровь, сопротивляется, это причиняет сильную боль. Сильнее, чем всё о чём ты можешь подумать."
"Я не сопротивляюсь."
"Но будешь."
"Прекрати эту телепатию или психоанализ или что бы то ни было. Вернись в настоящее."
Глаза Мэтта достаточно приспособились к темноте, чтобы он мог различить некоторые детали тусклой фигуры, стоявшей перед ним. Он увидел, как Стефан мрачно скривил губы и услышал тихий раздражённый звук.
"Прекрасно. Тебе не обязательно снимать это. Есть вена на запястье, тоже отлично подойдёт."
Мередит и Бонни прижимали руку к шее; Бонни слегка рассеянно. Мэтт посмотрел на свои руки.
"Они мне понадобятся, если сегодня придётся драться."
"Прекрасно. Сядь."
Мэтт посмотрел на кровать, затем на стул. "Я должен сидеть?"
"Нет. Можешь падать, если хочешь. Тебе решать."
"А ты действительно сволочь, ты знаешь? Ты пытаешься меня запугать."
"Да," ужасающе безразлично ответил Стефан. Он слегка наклонился. "Я пытаюсь напугать тебя, потому что предпочитаю испугать, а не сделать тебе больно."
"Мне плевать, сделаешь ли ты мне больно!" Это было безумием. Мэтт сел на кровать, слегка отклонил подбородок назад, и закрыл глаза, как приговорённый к смертельной инъекции. Он очистил свой разум насколько возможно.
Казалось, прошло немало времени, прежде чем Стефан тем же надломленным невыразительным голосом произнёс, "Прекрасно. Твои похороны."
"Знаешь что? От вампира это звучит совсем не смешно."
"Я не пытался шутить."
Мэтт почувствовал, как он сел на кровать. А затем прохладные кончики пальцев схватили его челюсть, повернув голову набок с точностью и бесстрастным профессионализмом хирурга.
Пусто, пусто, пусто, думал он. Его руки были были вытянуты по бокам, кулаки сжаты. Как Бонни и Мередит прошли через это? Как можно замереть неподвижно в ожидании укуса змеи? Бонни боится грозы; она плачет, порезав палец. Неужели они могут быть лучше, сильнее, храбрее его?
Боже, ты дубина, сообщило ему что-то из его мозга, а затем отключилось и отказалось продолжать.
Боль не была такой сильной, как он воображал. Клыки вампира были остры. И, в конце концов, Стефан знал, что делает; он ведь делал это множество раз.
Проклятье, и это всё? Я настраивал себя пройти через это? Да мне было больнее, когда я в последний раз сдавал анализ крови; доктор-идиот не мог даже найти вену. Неудивительно...
Он почувствовал прохладное тепло на своей шее и мир взорвался в муке. Он не мог дышать. Его душа отрывалась от его ещё живого тела.
Это прекратилось.
Мэтт осознал, что не умирает только несколькими минутами позже. Он скорчился, обхватив себя руками, пытаясь не рыдать.
"Я... предупреждал тебя," произнёс Стефан. Голос Стефана дрожал от гнева; он чувствовал, что Стефан дрожит от гнева, и напряжения - и чего-то ещё. Возможно, от горя. Ненависти к себе.
Но рука Стефана всё ещё касалась волос Мэтта. "Я скажу тебе... кое-что ещё," сказал Стефан, и Мэтт ощутил бриллиантовое сияние ярости позади его голоса. Стефан склонился, и прошептал прямо в ухо Мэтта, нежно и с таким ядом, как Мэтт никогда не слышал от него прежде. "Это... не хорошо, предлагать свою кровь вампиру, и затем ожидать, что он отступит. Мы не... хорошие существа. Мы испытываем определенное желание переломать твои руки и ноги, и…"
Он замолчал. Мэтт почувствовал, что пальцы в его волосах разжались. Стефан встал.
Стефан пошёл прочь.
"Стой." Это был всего один слог, но Мэтта впечатлило, что он смог его выдавить.
"Я ухожу," отстранённо сказал Стефан. Всё ещё тоном, созданным, чтобы поднимать волосы дыбом.
"Погоди." Мэтт вытер свои щеки о плечи. Это было практически не больно. Ранка на его шее едва сочилась.
Так и было. Больше похоже на иглы, чем на змеиные зубы.
"Слушай, ты, человек," сказал Стефан. Это прозвучало так, будто он не мог найти более сильное ругательство. Он вернулся и навис над Мэттом, положив руку на кровать рядом с ним, нарочно вторгаясь в личное пространство Мэтта. Мэтт не мог посмотреть вверх, не взглянув прямо в это покрытое тенью лицо. "Вы заставил меня зайти... достаточно далеко. Если ты заставишь меня зайти ещё дальше..."
"Я знаю! Хорошо, я дурак, я осознал. Я не понимал раньше." Он перебил попытку Стефана заговорить и сказал: "Я не понимал. Зато понял теперь. Я смогу сделать это лучше."
"Ты действительно нарываешься, Мэтт. Может, примешь мой совет? Если тебе не повезёт столкнуться с другим вампиром, не используй эту тактику. Никогда."
"Попробуй снова."
"Как ты можешь быть таким упрямым? Тебе так важно доказать, что ты храбрее Бонни?"
"Я знаю, что сделал неправильно."
"Если ты сделаешь это правильно, легче не будет."
"Просто кончай трепаться."
Стефан крутнулся и тяжело сел. Он выглядел ошеломленно. "Я сдаюсь. Некоторых людей приходится учить по-плохому."
Мэтт выпрямился, положил руки с раскрытыми ладонями на колени, и наклонил голову. Он снова ощутил аккуратные бесстрастные пальцы на своей челюсти, но они уже не были такими прохладными как прежде.
И почти незаметно дрожали.
Мысли Мэтта, спутанные и противоречивые, скакали с одной идеи на другую как лягушка на раскаленной сковороде.
Я был прав. Я знал, что сделал ему больно. Возможно, сильнее, чем это причинило боль мне. И я не знаю как заставить его понять о людях... почему он до сих пор не понимает этого? Держу пари, Дэймон понимает. Нет, я дурак. Человеческая кровь; он не пьет человеческую кровь. Или возможно, до вампиров это в любом случае не доходит. Когда они питаются, они едят. Как они могут разобраться во всем том хламе, что перепутан в мозгу человека? Или с парнями и девушками это работает по-разному, выделяя панический импульс с парнями? Он пытается спасти Бонни и Мередит и всех остальных, когда я абсолютно бесполезен, и единственный способ, каким могу помочь ему, это сделать его сильнее, чтобы дать ему шанс. Не шанс выжить, хотя бы шанс остановить этого монстра. И что я делаю? Я ударил его. Всё, что мне надо было сделать, это расслабиться и перестать ненавидеть его, но я не смог даже этого. Девушки смогли, но не я.
Он открыл глаза. Он пропустил это? Нет, Стефан всё ещё сидел рядом.
"Что ещё? Я сказал, что сожалею. Ты до сих пор думаешь, что я собираюсь отступить и заставить тебя переломать мне руки?"
Стефан отпустил его. "Нет, но..."
"Я же сказал, я всё понял. Давай, поздно уже." Он почувствовал разницу в собственном голосе. Он был всё ещё смущен, но теперь он говорил с другом, а не с демоном.
Стефан покачал головой. "Люди..."
"Ты можешь просто…"
На сей раз, когда он чувствовал укол пары игл, он отодвинул мысли о змеях и скорпионах. Он думал о том, как впервые увидел Стефана, защищающего Бонни от старика Таннера. Он думал о бесконечной тени бесконечной утраты во взгляде Стефана, когда Мэтт пригласил его присоединиться к футбольной команде, и медленном превращении сомнения и замешательства в доверие. Стефан хотел присоединиться к человеческому роду, но не ожидал, что кто-нибудь из людей поприветствует его. Мэтт был первым, кто сделал это.
Он продолжал думать в том же ключе, когда почувствовал рот Стефана на своей шее, вытягивающий его кровь. Он попытался не думать о Елене, потому что это было слишком болезненно - его собственная боль была достаточно сильна, но видеть Стефана после... Бог, никто не заслуживает таких страданий. Мэтт не хотел даже представить себе, что может заставить чьи-то глаза так выглядеть. Возможно в прошлом, когда людей пытали, было много таких глаз, или при четвертовании - нет, не думать об этом. Но видеть кого-то, не безразличного тебе в таком состоянии... и быть не в состоянии ничем помочь...
Он услышал как его дыхание пресеклось. Это... Это не...
Он дышал будто после долгой пробежки. Он сердцебиение тоже ускорилось, но не от страха, который так его рассердил, когда он вошел сюда.
Подожди...
"Если ты сделаешь это правильно, легче не будет."
Мир взорвался по-другому.
Было все еще больно, боль была даже более острой в некотором смысле, но она была смешана с еще более острым, совершенно незнакомым ощущением. Стефан с силой высасывал из него кровь, и удерживал его на месте, иначе Мэтт, возможно, сразу же упал бы на кровать. Он проникал прямо в его душу. Но так или иначе, Мэтт хотел именно этого, и все, о чём он мог думать, было то, что он хотел дать больше чем уже дал. Он не хотел, чтобы это прекратилось, даже когда ощутил неясно знакомое чувство неспособности дышать. Он летел, и взмывал ввысь, а затем все застыло на месте, и он корчился как жертва на алтаре, пронзённый тысячей маленьких вампирских клыков. А потом единственный луч света озарил его душу и тело, и он отдал всё что мог, всё, чем он был, наполняя собой жадное безумие во тьме вампира. А затем темнота поглотила его.

Стефан
Стефан ждал обратной реакции.
Он знал, что она будет. Мэтт никоим образом не был готов к этому, и, несмотря на его уверения, не был в состоянии отличить это от сексуальной деятельности. И Стефан никоим образом не планировал выкачать всю кровь из вен Мэтта. Даже в конце, когда Мэтт оказался настолько упрямым, что вампирская ярость Стефана побуждала преподавать ему урок, он не ожидал, что Мэтт продержится достаточно долго чтобы получить удовольствие.
Но Мэтт был... упрямым. И прирожденным донором, и когда Стефан проник в него, он думал лишь об отдаче. И о Стефане.
И я... не виноват, подумал Стефан, облизывая губы и исследуя сладковато-медный привкус вокруг клыков. Это длилось так долго, и я был настолько осторожен с девочками...
Через мысленную связь, всегда возрастающую при разделении крови, он вернулся в прошлое глазами Мэтта, в восприятие его Мэттом. И это... было ошибкой. Глубокая, нелогичная Мэттова нежность к нему, - забота, в которой Стефан нуждался гораздо больше, чем он осознавал. Он был насколько потрясен...
Не можешь произнести это? Слишком погряз в человеческих предубеждениях? Или дело просто в привкусе кедра и соли от тестостерона, который ты выпил? Его разум наполнился хором насмешек. Это рассердило его, и еще сильнее рассердило понимание, что греясь в солнечном свете чувств Мэтта к нему, он выпил больше этой насыщенной тестостероном крови, чем собирался.
Я могу произнести это, ответил он голосам холодным тоном. Когда-то он любил меня. У меня был друг. А теперь... Я заставил своего друга меня возненавидеть. Когда он проснётся, он будет презирать и меня, и себя, и не имеет значения, что он полностью одет, и что на нём нет позорных пятен за исключением шеи. Он возненавидит меня... и себя...
Это ранило, и больно. Стефан надел тёмные очки, хотя вечерний свет не мог причинить никакого вреда его теперь сверхчувствительным глазам. Комната стала почти непроницаемо тёмной, но он отлично слышал дыхание Мэтта, меняющееся от медленной размеренности сна к легким, более быстрым, звукам спящего, собирающегося проснуться. Он мог включить свет, оставить Мэтта восстанавливаться в одиночестве – реагировать на это. Возможно, так было бы лучше.
И конечно, намного удобнее. Ты действительно - трус, не так ли? Насмехался его разум. Иногда его подсознание слишком походило на Дэймона.
У него уже была готова стратегия. Он будет сидеть, не стоять, по крайней мере на расстоянии нескольких длин тела. В недосягаемости от удара кулаком: не потому что Мэтт может причинить ему боль, но потому что автоматический удар, который Мэтт нанесёт, как только проснётся, повредит Мэтту. Он может даже упасть в обморок, встав слишком быстро - и от нехватки крови, виновато мысленно добавил Стефан.
Он очень не хотел признавать это, но он взял слишком много. Он даже думал, не нуждается ли Мэтт в единственной панацее – в частице крови Стефана взамен, которую Бонни так спокойно приняла - ну, в общем, Мэтт уже был без сознания к тому времени, когда Стефан собирался предложить это.
Вы такие друзья.
Заткнись. Его скорее всего будет тошнить от нас обоих.
Его стратегия включала в себя выражение лица. Спокойное, клиническое, в соответствии с представлением Мэтта о докторе. Авторитетное. Он планировал использовать контроль над сознанием, чтобы удержать Мэтта на кровати достаточно долго, чтобы тот выслушал его, и он смог бы внедрить идею о своём авторитете как можно глубже.
В его мыслях звучала литания. Он боялся даже представить себе ярость и отвращение в глазах Мэтта, но он знал, что скажет ему и какими словами.
Я говорил тебе, что это будет одновременно жестоко и необходимо.
А потом: "Ты хочешь поговорить об этом?" Мэтт не захочет говорить. "Вы не обязан. Но где-то глубоко внутри, ты думаешь, что все это означает." А если Мэтт попытается возразить, "Если тебе не интересно сейчас, то будет позже. Я был достаточно глубоко в твоём разуме, чтобы убедиться в этом."
Это заставит его замолчать.
"Тогда вот что это значит. Это то, чего ты никогда не сможешь описать словами, что происходит с людьми и вампирами, особенно если между ними существует тесная эмоциональная связь. Например, как наша связь с Еленой."
И это, полагал он, будет основным ударом. Потому что это было правдой. Единственная проблема состояла в том, сможет ли он произнести это, не запнувшись на имени Елены.
"Это не значит, что наша с тобой связь может быть важнее для тебя."  К тому времени Мэтт порвёт с ним всякую связь. "Это не значит, что ты - гей." Это тоже было правдой. Пока, насколько он знал, сексуальные реакции Мэтта были ограничены исключительно женщинами. В разуме Мэтта он не нашел ни одного из конфликтов, обычно сопровождавших несчастного одинокого гомосексуального подростка. Потребность соответствовать нормам человеческого общества, которое с точки зрения вампира постоянно меняло эти нормы, особенно при пересечении вампиром государственных границ.
"Это не означает, что что-нибудь подобное случится снова." Он был достаточно уверен в этом. Реакция Мэтта это гарантирует, и даже если он превратится в действительно извращённого вампира, единственной проблемой Мэтта будет забыть произошедшее.
"Ты вероятно слышал клише о том, что большинство мальчиков проходит некоторый гомоэротичный период в юности. Ты немного старше, чем они, что является ещё одним доказательством, что для тебя это не нормально." И это всё, тоже было чистой правдой.
"И, наконец, если это была чья-то ошибка, то она была моей. Я знал, что может произойти, но думал, что твоя ненависть ко мне" – к тому моменту Мэтт будет ненавидеть его - "может это предотвратить. Но я просто продолжал."
Потому что не подумал, продолжил одинокий тихий голос внутри Стефана. Потому что я не знал, что так отчаянно в этом нуждаюсь.
Но это завершало его литании, и он знал, что Мэтт не захочет даже дослушать её до конца.
Я заставил друга возненавидеть меня, вновь подумал Стефан, пока хор голосов вгонял его в чёрную дыру жалости к себе. Он заткнул их, призвав всё хладнокровие, какое смог собрать, удивившее даже его самого. Это был, фактически, адски ледяной холод.
Я заставил друга возненавидеть меня - и мне плевать, подумал он, практически чувствуя метель, своих мыслей. И я использую его ненависть ко мне, чтобы спасти ему жизнь.

Мэтт
"Хммм?" Мэтт очнулся с полувопросительным фырканьем. Было темно. Он лежал на жесткой кровати, с какой-то теплой тканью на лбу.
"Чё-?" Вопрос получился уже лучше. А затем вернулась память, но не полностью, а кусочками не вполне четких воспоминаний.
"Около тебя на полу стоит кока-кола. Можешь выпить, чтобы восстановить уровень сахара. Но лучше пока не пытайся садиться."
Это был Стефан. Что касается того, как можно выпить кока-колу, не садясь, он не хотел даже  пытаться объяснить это вампиру. Затем он обнаружил еще две вещи. Что-то, кажется куртка, приподнимала его голову, а в кока-коле была соломинка. Его руки немного тряслись, и слегка вспотели.
"У тебя свой собственный холодильник," сказал он, не столько любопытствуя, сколько чтобы не сидеть в тишине и темноте. Он все еще пытался сложить кусочки головоломки вместе.
"У меня есть ещё немного сока. Так лучше для тебя, правда. Я взял больше крови, чем собирался и это поможет тебе поправиться."
Кровь... да. Вот что он здесь делал. Он был донором. Потому что Стефан собирался сражаться с монстром... и глупый Стефан планировал сделать это без подготовки. Поэтому они все предложили...
"Где девушки?"
"Мередит увезла Бонни на своём автомобиле. Она была довольно сонной."
Сонный. Вампир, пьющий вашу кровь, делал вас сонными. Ага. А вампира это делало...
"Эй, ты больше не пьяный."
Пауза, как будто Стефан ждал чего-то ещё, или был в чём-то не уверен. Затем Стефан ответил, "Нет. Я же говорил, это довольно быстро проходит."
"Да." Несмотря на кока-колу, он все еще чувствовал смущение. Темнота и тишина, когда они не говорили, не помогали. Возможно Стефан не помнил о том, что люди нуждаются в свете. Глупый Стефан, подумал он, с неопределённой нежностью.
"Почему ты... сидишь там?" Он искоса посмотрел приблизительно в направлении голоса.
"Потому что..." Стефан внезапно заговорил менее холодно, что заставило Мэтта понять, как холодно Стефан звучал вначале. Он почувствовал, как Стефан подошел немного ближе.
"Мэтт, сколько ты на самом деле помнишь из того, что произошло?" Теперь он звучал - прерывисто. Словно его слова были острыми осколками мозаики.
"Гм." Мэтт попытался сосредоточиться, вертя кусочки воспоминаний туда-сюда. "Ты о том, каким дураком я был в начале?"
"Нет. Я о том, что произошло."
"Я помню... это было не так больно, как я думал. Когда я понял, как надо." Мэтт осторожно сел, чувствуя, как кусок влажной ткани упал с его лба.
Он испытывал легкое головокружение, но не тошноту. Он вспомнил боль и... Внезапно, он резко осознал, что за и.
"Боже."
Неудивительно, что его руки тряслись. Его кишка тряслась.
"Стефан?"
"Да."
" Мы... мы... не сделали..."
"Нет." Стефан звучал гораздо ближе к самому себе.
“О. Окей.”
“Окей? И всё?”
Мэтт почувствовал необходимость в защите. “Ну что ты хочешь, чтобы я сказал? Большое спасибо, что пил мою кровь?" Он сделал усилие. ”Я оценил кока-колу.”
Стефан закрыл лицо руками. “Я думал, ты меня возненавидишь.”
“Из-за... но ты ведь меня предупреждал, верно? Я примерно так это себе и представлял. Вроде…  как симбиоз или типа того. Из биологии, когда растение делает нектар, чтобы пчела собрала на нём пыльцу и перенесла её на другое растение. Верно?”

Стефан
“Ну… ну... не совсем. Вампиры и люди не естественные симбионты. Они не эволюционировали вместе и люди слишком часто заканчивают…“ Он понял, что должен заткнуться. Сказать Мэтту, что обычно люди заканчивали смертью или превращением в вампира было бы плохой стратегией.
"О," повторил Мэтт. Стефан испытывал слишком сильное облегчение, чтобы обнаружить ошибку в разговоре. Он постепенно понимал, что Мэтт не боялся за свою мужественность и не нуждался в компенсации. Мэтт знал, что он мужчина и что он человек - всеядное существо, которое ест определенные продукты и не ест другие. Он мог заставить себя есть траву, или даже, если бы речь шла о его выживании, человеческую плоть. Но он не волновался бы позже о превращении в лошадь или в каннибала на всю жизнь.
К тому же, Мэтт был донором. Таким же, как Елена. Что-то внутри них побуждало их влезать в любую ситуацию, чтобы попытаться её улучшить.
То, что Мередит видела в беспощадном свете чистой логики, и заставила себя принять; то, что Бонни считала приключением; Мэтт видел актом дружбы, и обязательствами между друзьями. Елена всегда выполняла свои обязательства, даже данные немертвому.
Стефан не был человеком, но человек или нет, он был другом Мэтта.
Мэтт заговорил снова. "Смотри", сказал Мэтт. “Ты не хотел делать это. Мы тебя заставили. И возможно было что-то... где-то, что заставило нас.”
Против своей воли Стефан посмотрел вверх. Да, у него было сильное ощущение ее присутствия сегодня вечером. Елена. Интригует даже из мира духов. Елена не могла помочь ему своей кровью, но это не имело для неё значения. У нее было три человека, на которых она всё ещё могла влиять, и это было прекрасно. Для неё не имело бы значения, что Мередит получила что - то вроде шока или что Бонни играла с огнем, или даже ну, в общем, она не бы не сделала ничего, чтобы разрушить его дружбу с Мэттом, но он не понимал этого прежде.
Мэтт продолжил. “Но даже при том, что мы фактически вынудили тебя, ты сделал все, что мог для каждого из нас: для всех троих. Нет, не пытайся выяснить, что говорили Мередит или Бонни. Я могу сказать. Мередит тяжело придётся некоторое время, так?”
О некоторых вещах джентльмены не говорят. Но... “Мередит тяжело,” сказал Стефан. “Она должна разобраться в себе, и тогда я сделаю то, что она захочет. В том случае,” добавил он сухо, “если переживу сегодняшнюю ночь.”
“Что ты думаешь о своих шансах теперь? В смысле, о наших шансах.”
Стефан покачал головой, выражая своё мнение как о своих возможностях, так и о вопросе Мэтта. Но он попытался подумать над ответом. Мэтт заслужил это.
“Я не знаю, но намного лучше, чем раньше,” медленно признал он.
“Так что, если Елена действительно влияла на нас, это было не напрасно.”
Лучше бы так, подумал Стефан, вспомнив Мередит и неприкрытый страх в её глазах - в глазах Мередит!
“Ну хорошо,” сказал Мэтт. “Если Елена стоит за всем этим, то это очередная из её маленьких побед. Все приложили все свои усилия. Тебе пришлось попытаться приспособиться к каждому человеку, а нам – побороть свои страхи -”
Он сделал паузу, и они заговорили в унисон “- кроме Бонни, наверное.” Мэтт фыркнул. Стефан почувствовал его взгляд.
“Я не хочу... потерять друга. Своего лучшего друга, наверное, даже несмотря на то, что я не вижу большую его часть,” закончил наконец Мэтт.
Это прибавляет храбрости, подумал Стефан. Преодоление стереотипов родной культуры не пытаясь защищаться или бежать.
“Для меня огромная честь иметь такого лучшего друга как ты,” сказал он, и Мэтт улыбнулся, а затем наклонился и начал возиться с обувью, определённо превысив лимит терпимости ко “всяким нежностям”.
Каждый из них приложил все усилия. Мэтт всё ещё оставался его другом. Для Мередит, возможно наступит день, когда она сможет посмотреть на него и не думать "нечеловек" - или по крайней мере не думать об этом постоянно. Возможно мотылёк Бонни избежала нечестивого пламени. Здесь повод для беспокойства. Он слишком легко мог представить Бонни, идущую на очень дикую сторону с Дэймоном. Она знала, что его брата к ней слабость. Но если у каждого из них была проблема, он уже знал, что должен сделать, чтобы решить её.
Достаточно посмотреть вверх.

==================================================================
Примечания:
1 – FDA (Food and Drug Administration) – американское ведомство по надзору за качеством лекарственных средств, а также медтехники, косметики, лекарственных средств для животных и пищевых добавок.